Лев Лбов

 

Бесы.

Рождественский рассказ.

 

По просторному, гулкому кабинету ходил в задумчивости Борис Каменев, богатый российский капиталист. Наборный из четырех пород дерева паркет скрипел под наборными же каблуками ботинок капиталиста, сработанных на заказ копенгагенским стариком сапожником. Потрескивали в камине мелко порубленные полешки, сведениями из Токио попискивал компьютер, тихонько отшумел за стенкой секретариат богатея.

Темнело. Капиталист закашлялся. Злая зимняя вьюга, собравшись с силами где-то на Воробьевых горах, набирала скорость над капитализирующейся Москвой, проносилась по широким проспектам и с размаху била в тонированные стекла окон кабинета, отдирала морозом финскую замазку, нарушала красочный слой.

«Не вызвать ли секьюрити? – мелькнула и пропала мысль под стальным лицом нового хозяина жизни. – Черт с ней, со вьюгой. Пусть  себе дует». Он закурил.

Сегодня с утра и бизнес как-то не клеился, и все вообще… Еще утром, когда капиталист, сладко кряхтя, садился в черный бронированный Cadillac-Limousine, его что-то вроде как дернуло. Сперва было Борис Емельянович подумал, что его просто цапнула за правую ногу бродячая псина, коих в изобилии бегало по улицам фешенебельного загородного поселка Макаровка. Он уже решил было умилиться, и приказал мажордому дать собачке валютной ветчинки из кладовой, но не тут-то было. Пространство под правой дверью машины было пусто, лишь ветер гнал по снегу скукоженные черные листья. Поодаль стоял и глупо улыбался его лакей, бывший министр землеорошения Казахской ССР.

«Экий болван». Так кто же его потревожил?

Ответа не было.

Позже, после представительного совещания, на котором присутствовали все главы компаний его гигантского добывающее-обрабатывающего холдинга и которое он провел, как это с ним часто бывало, на автопилоте, Борис Каменев снова ходил по кабинету и много курил, тихо матерясь и отдирая с тела антиникотиновый пластырь.

«Где, где взять покой в этой жизни? Где взять еще семнадцать лимонов?..»

Надо вам сказать, что человеком-то Борис Емельяновичь был в принципе неплохим. Среди коллег-воротил он был известен как самый первый новый русский, поскольку еще на достопамятной партконференции секретарь ЦК Макар Ноздрачев обрушился на него с трибуны за приватизацию Сибири и отход от марксистско-ленинских норм бизнеса со словами: «Эти нетопыри, эти новые негодяи, по странности – русские!..» Уже лет пять как Каменев в полном соответствии с исторической закономерностью регулярно платил пенсию постаревшему Ноздрачеву и не любил об этом говорить. Каменев не любил зло. Он любил добро. Далекому южноамериканскому индейскому племени буа-буа (в которое, фрахтуя новейший «Ту-310», каждую субботу летал за истиной и на молитву к местному шаману) он подарил самый большой траулер Каспийского флота и построил бассейн с пресной водой на берегу океана. Но ему страшно не везло в добрых делах. Траулер вскоре затонул, унеся с собой на дно весь генофонд племени, поскольку индейцы не умели обращаться ни с радаром, ни с компасом, ни с секстантом. Каменев стал было летать за истиной в Канаду к Солженицыну, но тот вскоре съехал в Троице-Лыково. Все не ладилось. Но дела, дела-то шли прекрасно. Долги и расходы росли так стремительно, что Борис Емельянович перестал различать эти два столбца, объединенных словом «ДЕНЬГИ». Быть образцовым семьянином ему скоро надоело, и он стал интересоваться женщинами в бериевских масштабах. Они все охотно отдавались ему – так, что становилось даже скучно. Рождающиеся, как у султана, дети не прельщали его. «Знаешь, - говорил он знакомому банкиру Утинскому, которого одолевали схожие проблемы, - я нашел в Шотландии классный детский интернат, четыреста фунтов в день. Отправляешь туда кого хочешь и забываешь. Прикинь?»

Но что-то неотступно преследовало Каменева, первого русского капиталиста, символ наших перемен, который давал работу тысячам человек, но плохо спал сам.

А теперь вот кто-то еще дернул его с утра.

«Кто?»

Он посмотрел на часы. Семь. «Куда поехать, где забыться?» Свита, со вкусом собираемая из представителей андеграунда и наркоманов, народных артистов СССР и колдунов Бурятии, в полной готовности ждала его на борту «Ту-310». Они с готовностью откликались на его шутки, но не любили его, поскольку Каменев не умел дружить. Он знал им цену. «Ну их к лешему. Не поеду».

Секретарша внесла в его кабинет освещенную огнями маленькую елочку с золотыми и красными шариками.

- С наступающим Рождеством, Борис Емельяновичь!..

« Ч-черт, сегодня же – Рождество!»

- Спасибо, Люба, - он обнял за плечо секретаршу и быстро, прихватив с вешалки пальто, вышел на улицу.

- Не надо, - коротко бросил он охране внизу.

Люди, от которых он отвык, спешили к метро. Было сыро, шел снег. Постояв в некоторой растерянности у метро, Каменев дал нищей старухе сто долларов. Нищая ловко потерла грязным ногтем портрет на купюре и быстро скрылась в темноту.

«Нет, не то».

Он вернулся в офис и поехал домой, в Макаровку.

Вылезая из автомобиля, он не смог унять внезапно нахлынувшего волнения.

- Ну, езжайте! – отрывисто и нервно велел он своему шоферу и джипу сопровождения. Мигая огнями, машины унеслись в пургу. Каменев один стоял в ста метрах от своего дома и смотрел на прилегающий лес. Крупные мокрые хлопья липли к тонкой синей шерсти пальто. Сквозь приставшие к векам снежинки он силился разглядеть что-то под большой старой елкой. Там кто-то есть!

Он подошел ближе.

…Под нижними лапами хвои у самого ствола стояли три маленьких, тощих и несчастных существа. В глазах их читался неподдельный испуг, мокрые хвосты дрожали. «Вот оно!» - радостно пронеслось в душе капиталиста.

- Ну что бесенята, приуныли-то? Не сладко, поди? А?.. Ну то-то у меня. Пошли в дом.

 

Вот так и живут теперь. Каменев богатеет, а бесы… Бесы подрастают.